Сергей Яшин: «Понимание зрителя угадываю по его дыханию»

Режиссер, чьи представления с большим успехом идут на многих подмостках страны, во второй раз приезжает в Оренбург (сотрудничество с Оренбургским театром драмы началось три года назад: в 2013 году Сергей Яшин поставил спектакль «Васса Железнова и ее дети» - прим. ProOren). В этот раз Сергей Иванович взялся за любимицу публики - пьесу Александра Сухово-Кобылина «Свадьба Кречинского». 

- Сергей Иванович, при подготовке к интервью обратила внимание, что многие театры, с которыми вы сотрудничали, носят имя Максима Горького. Как объясните этот любопытный факт?

- Конечно, это случайность. Хотя здесь можно и увидеть некоторое притяжение. Ведь и Российский государственный академический Большой драматический театр им. Г.А. Товстоногова ранее именовался театром им. Максима Горького, и оренбургский, и…

- … тульский, ростовский, ленинградский…

- А я даже очень этому рад, ведь Максим Горький - замечательный русский писатель и блестящий драматург. В начале 1990-х годов, конечно, была попытка предать его забвению, поскольку он классик социалистического реализма, а раз социалистического, то давайте мы его «будем пинать изо всех сил». В ГИТИСе на актерском факультете очень часто обращаюсь к прозе Горького, рассказам, заметкам, очень рад, когда удается поставить его пьесы. Например, как это было с «Вассой Железновой» (режиссер поставил этот спектакль дважды: в 2006 году в Большом драматическом театре им. Г.А. Товстоногова, в 2013 году - на оренбургской сцене – прим. ProOren).

- Вы во второй раз в Оренбург приезжаете…

- Меня очень радует оренбургский зритель. Обратил внимание еще в прошлый свой приезд, что зал всегда полон, публика очень внимательна, отзывчива, живо реагирует на все происходящее на сцене, нельзя даже представить себе, что кто-нибудь во время спектакля будет ходить. Совсем недавно посетил вместе с театральным институтом им. Б. Щукина Томск. Казалось бы, что сибирский город с большими театральными традициями, но сегодня там залы полупустые. И это печально. Каждый спектакль – это борьба за единомышленников. Каждый спектакль! Нет проходных представлений.

Много езжу по России, всегда интересно знакомство с театральными коллективами. И когда поступают предложения поставить классику, то я особо и не размышляю, поскольку они полны глубоких идей, знанием людей. Очень люблю Александра Островского, Александра Грибоедова, Бернарда Шоу.

Большое счастье было взяться и за пьесу Сухово-Кобылина. Произведение написано 160 лет назад, и все эти годы оно с большим успехом идет на сценах российских театров. Примечательно, что в Оренбурге антрепренеры поставили «Свадьбу Кречинского» в числе первых.

Про автора могу говорить до бесконечности… О Сухово-Кобылине в свое время Александр Блок отозвался так, что это некое соединение Островского и Грибоедова. Это абсолютно новое явление в драматургии. Трилогия («Свадьба Кречинского», «Дело» и «Смерть Тарелкина» - прим. ProOren) является предвестием авангарда. А ведь это середина XIX века. Какой Мрожик? Какой Ионеско? Их и в помине не было. И это потрясающе! 

Видите летящие карты (режиссер показывает макет будущих декораций)? Это судьба человека, попавшего в «метель». Блестящий человек, дворянин... Но он все проиграл: имение, деньги, имя, любовь. Кречинский летит в бездну. Чтобы выпутаться из неприятной истории, он решил жениться на богатенькой и наивной девочке. «Репа» - так он ее называет. Под давлением кредиторов, угрожающих его посадить в «волчью» яму, он идет на уголовное преступление. Кречинский бы пропал, но на его защиту стала девушка.

Пришел к выводу, что ранее герой не знал любви. Он воспринимал жизнь как игру. Но поступок Лидии перевернул его жизнь. Правда, он не смог откликнуться на возникшее чувство. Откуда я все это взял?! В самой пьесе об этом речи нет. Но вот в продолжении есть письмо Кречинского к Муромскому и Лидии, которые оказались в беде, он им дает сочувственный совет. Казалось бы, зачем ему это? Его никто ни о чем не просит?! Значит, история с Лидой в нем жива, значит, он помнит о ней. А ведь в продолжении описываются события спустя пять лет…

Волнуюсь, потому что выбрал резкую форму. Психологический гротеск. Иногда ночью просыпаешься, думаешь: «Наворотил!». Профессия такая опасная, вечно нервная. Вечно не знаешь: получится или не получится? Вот кинорежиссер снял фильм, но зритель его не понял, положил кинопленку на полку, через 20 лет показал, все воскликнули: «Шедевр!».  В театре такого нет. Если сегодня тебя зритель не понял, то расчет на потомков не сработает.

- Отчего театр во все времена современен и любим публикой?

- Искусство театра потому драматично, что у этого искусства нет ни вчера, ни завтра, оно существует только сегодня. Каждый раз зрительский зал бывает иным. Но если спектакль сделан очень искренне, то он обязательно вызовет эмоции у публики. Соучастие, сопереживание - способ общения во время действа.  В свое время о театре Николай Гоголь писал, что это искусство, к которому тянутся все, поскольку здесь зал смеется одним смехом и плачет одними слезами. Поэтому очень важно хранить традиции русского театра, все время обогащаться и обогащать зрителя.

- По вашему мнению, что должны сделать в Томске, чтобы вернуть зрителя?

- Потерять легко... Вот Оренбургу повезло, здесь больше 20 лет служит в театре Рифкат Исрафилов, а там – через год, через два новый художественный руководитель. Такая чересполосица и оттолкнула зрителя. Один приедет одно поставит, второй – другое. Своим студентам-режиссерам всегда говорю: «Вот вы окажетесь в российском городе, в большом или малом, с традициями или без них, и нужно будет понять ауру города, поставить то, что зрителям необходимо».

Все это чрезвычайно тонкое, кропотливое и неспешное дело.

Наша профессия должна в себе сочетать много качеств. Режиссер должен быть и психологом, и философом, и знатоком живописи, литературы. Понимаете, сколько составляющих?.. Еще он работает с живыми людьми. Это тебе не краски и не холст, которые покорно исполняют твою волю, как хочешь, так и пиши. Все артисты с разными характерами, с разными судьбами, настроением. Как к одному подойти, как к другому? Как их всех объединить вокруг одной темы, существующей в произведении? Видите, какая профессия проклятая?! Конечно, у режиссера много помощников. Но прежде чем ему начнут помогать, он должен сформулировать свою мысль.

Я поставил свой первый спектакль ровно 50 лет назад. Конечно, опыт – вещь немаловажная, но интуиция и вдохновение не любят ленивых. Нужно все время работать, вгрызаться в пьесу. Вот понравилось тебе произведение, а как? Чего? В каком жанре? Какие стилистические особенности? Какая форма более всего подходит?

Театр – дело тонкое. С раннего детства, отрочества и юности ничего, кроме театра, не знал. Несмотря на проблемы и драматические моменты моей творческой биографии, я все равно счастливый человек, потому что занимаюсь любимым делом. Меня можно лишить звания, должности, но у меня не могут отнять мою любовь к театру. И как жизнь показывает, любовь эта взаимна.

- Вот вы упомянули, что поставили свою первую пьесу 50 лет назад, что бы хотели переделать, а что оставили, как есть?

- Спектакли, как цветы, в том времени расцветают, там и остаются. За редким исключением к ним возвращаешься еще раз.

- Это если недосказанность была?

- Нет, это когда откликаешься на просьбу. Но когда снова возвращаешься к спектаклю, то стараешься на него посмотреть под иным углом.

Наше искусство, как бабочка-однодневка, которая из куколки превращается в бабочку, летает и умирает в тот же день. Впрочем, есть спектакли, у которых иная судьба. Допустим, «Виндзорские насмешницы» в «Современнике» шли 25 лет, а «Посвящение Еве» в театре им. Евгения Вахтангова  - 16 лет.

У Анатолия Эфроса все иначе. Эфрос в своих книгах пишет, что к каждой пьесе, к каждому спектаклю хотел бы вернуться снова, за исключением только пьесы Хмелика «Друг мой Колька», потому что там было все сказано.

Например, спустя пять лет после постановки «Женитьбы», он снова вернулся к комедии, переосмыслив ее. Агафью Тихоновну в новой постановке сыграла Ольга Яковлева. Эфрос создал шедевр.

Вот видите, какое это трудное дело? Оно, конечно, благодарное, потому что есть зритель, который тебя понимает. Но ведь каждый раз переживаешь: «Получится или не получится?». Ведь важно не то, что будут хвалить или ругать, а чтобы поняли, про что я. Понимание зрителей угадываю по его дыханию.  

- На оренбургских подмостках «Свадьбу Кречинского» ставят в 11-ый раз. А «Дело» и «Смерть Тарелкина» не имели такой счастливой театральной судьбы. Скажите, сегодня зритель дорос до продолжения?

- Тут все зависит не только от зрителя. «Дело» и «Смерть Тарелкина» - это густонаселенные спектакли, там нужно еще набрать столько артистов.

Но я бы с удовольствием поставил. «Дело» - очень злободневная пьеса о судебных тяжбах, взяточничестве. Это хроника мытарств, доводящих человека до смерти. «Смерть Тарелкина» - просто фантасмагория.

- В театральном сообществе активно обсуждается выступление Константина Райкина по поводу цензуры. Ваша точка зрения?

- У художника цензура должна быть в душе, он может ошибаться, но он все же должен понимать, зачем и почему он это делает. Как это художественно мотивированно. Ушли классики из театра. Стыдится стало некого!

Государство выделяет театру 280 млн. рублей. Не каждый город имеет такой бюджет. Деньги эти налогоплательщиков. Заказчик имеет право спросить, а исполнитель почему-то отвечает: «Не лезьте! Дайте мне миллионы, и не лезьте ко мне!». Ему никто ничего запрещает, а то, что к нему не ходят на спектакли – это уже другой вопрос. Представьте, задумали бы мы поставить спектакль «Свадьба Кречинского», в котором раздели бы всех актеров догола, а если бы нас спросили: «Для чего?». Отвечали: «Раз вы мне не позволяете голых на сцене показать, значит, вы – цензура».

Александр Николаевич Бенуа в начале ХХ века писал о некоторых спектаклях тех лет так: «Пришел зритель на спектакль, перво-наперво ударь его по кумполу топором, он оглянется – плюнь ему в лицо, и возьми у него большие деньги». Гениально, как будто сегодня.