Год спустя: Данила Сайфуллин о спектакле «Дикарь»

- Пабло – ваша первая главная роль. Сложно ли было справляться с ней поначалу? Был ли страх повышенной ответственности?

- Действительно, это моя первая большая роль. До нее из крупных был мальчик в «Письмах памяти» в постановке Олега Николаева. Страх что-то забыть или не сделать есть всегда, независимо от роли. Но постепенно в процессе репетиций он уходит. Когда выходишь на премьерный спектакль, думаешь, «хоть бы все получилось». Чувствуется большая ответственность. Люди приходят в театр, чтобы получить что-то новое, и я хочу им это дать. Чтобы они ушли со спектакля с новыми мыслями и как-то иначе взглянули на мир.

- За этот год вы полюбили роль Пабло, или хочется уже погрузиться в работу над новым материалом?

- Вообще, играя, я стараюсь каждый раз открывать для себя что-то новое. Каждый раз спектакль проходит по-разному – двух одинаково сыгранных постановок не бывает. С каждой игрой стараюсь вкладывать себя сегодняшнего, искать новые способы воплощения героя. Будь то «Дикарь», «Письма памяти» или любой другой спектакль – ты проживаешь их заново, наполняешься чем-то новым. Это здорово.

- То, насколько удался спектакль, становится понятно только после премьеры и реакции зрителей. Изменял ли что-нибудь режиссер в спектакле после его первого показа на публику?

- Нет, с «Дикарем» такого было. Помню генеральную репетицию спектакля перед премьерой, 1 декабря. Саша Федоров посмотрел и сказал, что это был самый худший прогон и со мной, и с Димой Татаринцев (второй состав). Я сидел весь красный, было очень стыдно. Чувствовал себя полностью уничтоженным и опустошенным. Режиссер говорит: «Надеюсь, ты соберешься к премьере. Сделай что-нибудь с собой, проснись!» Вечером вышел перед зрителем, отыграл первую сцену. За кулисы заходит Саша Федоров и говорит, что «все супер». Впереди еще более сложный акт по накалу, но на сцену я уже вышел с мыслью, что не такой уж плохой актер.

Сложность этого спектакля в том, что первые несколько сцен получаются затянутыми. Потом приходится наращивать темп, чтобы событие шло одно за другим. Стараешься все это скомпоновать, чтобы было минимально по времени и максимально содержательно.

- После этого позорного генерального прогона вы чувствовали, что сыграли не так? Или такое ощущение возникло только у режиссера?

- Актер – очень странная профессия в этом плане. Ты можешь думать, что сыграл позорно. Ничего не проживал, что-то упустил, посадил темпоритм. А выходишь с репетиции, и режиссер говорит тебе: «Шикарно! Зафиксируй это». Ты хватаешься за голову и не понимаешь, почему. А бывает наоборот: тебе кажется, что ты играешь гениально, все так тонко чувствуешь. А режиссер говорит: «Что-то ты сегодня халтуришь, спишь на площадке, не оцениваешь ничего». Все это сложно.

- Насколько близок вам типаж вашего персонажа? Сложно или было перевоплотиться?

- Когда мы первый раз читали и разбирали пьесу, было ощущение, что она написана с меня. Я тоже очень много времени провел на природе: жил на даче, в деревне. Меня воспитывал дед, который очень многому научил меня. За счет этого мне было легче. Потом я встретился со своей супругой, и там тоже было не все легко и просто: моменты расставания, взаимные обиды. И все равно мы вместе, сейчас у нас замечательная дочь. Поэтому все эти жизненные события легли в канву спектакля. Ощущение свободы, которое мне привили в детстве, любовь к природе – все это есть и во мне. Поэтому мне близок Пабло.

С другой стороны, я человек социальный, и представить себя без гаджетов и интернета уже не могу. В сцене с профессором Пабло не выдерживает этой цивилизации – лживой и прогнившей. Лучше жить на природе свободным, не связанным никакими социальными институтами. Мы, как социализированные люди, умеем эмоционально защищаемся о того, что происходит на улице, и показывают по телевизору. Мы привыкли к этому, а мой персонаж – нет. Надеюсь, что Пабло приспособится к этому миру, но останется таким же чистым и невинным. Хочется, чтобы он был счастлив.

- Во втором составе главного героя играет Дмитрий Татаринцев. Очевидно, что вы по-разному подаёте персонажа. Чем отличается ваш Пабло и его Пабло? 

- Очень сложно наблюдать за игрой другого состава. Ты смотришь на артиста не как зритель, и мысленно тоже подключаешься к работе. Текст лежит в подкорке, и ты знаешь, что герой скажет дальше. От этого пропадает новизна восприятия. Я не знаю, какой сейчас Пабло у Дмитрия Татаринцева. А какой он у меня – это зрителю виднее. Я стараюсь максимально приблизить себя к своему герою и примерить на себя его образ. Прожить эти 2,5 часа вместе с персонажем, испытывать и чувствовать то же, что и он.

- Пьеса «Третье слово», по которой ставили «Дикаря», характеризуется как романтическая комедия. Но в ней ведь немало и драматических сцен…

- Мы долго думали над жанровой природой этого спектакля. Возможно, это не комедия, но сама ситуация комична. В нашем социальном мире чистота главного героя, его детскость и наивность выглядят комично. Здесь затронуто очень много философских идей: темы смерти, жизни, Бога, природы, войны, социализации, глобализации и уничтожения животного мира. Когда я готовился к этой роли, просматривал материалы Гринписа, перечитывал книги Карлоса Кастанеды, Владимира Серкина. Смотрел фильм о людях, которые живут в глубокой Сибири без благ цивилизации.

- Какие сцены в этом спектакле дались особенно тяжело?

- Почти каждая сцена. Например, когда Пабло дают шкатулку его матери. Мы долго работали над тем, как я должен принять вещи самого близкого и родного человека.

Вторая сцена – когда Пабло и Марга сидят на камне. Он чувствует непреодолимую тягу к ней и тревогу одновременно, не сознавая природу этих чувств. Я не знал, как это сыграть. Мне советовали вспомнить свой первый поцелуй, но ведь это не совсем то. При этом ты понимаешь, что дальше по сюжету катастрофа, о которой герой еще не знает.

И третья тяжелая сцена, когда профессор публично унижает Пабло, приравнивая его к  обезьянам. В какой-то момент отключается актер и просыпается ярость и чувство обиды за героя.

- Что для вас значит роль? Как вы вживаетесь в нее, испытываете ли отторжение от некоторых из них?

- Это очень сложный и деликатный вопрос у каждого артиста. Для меня каждая новая роль – это новый этап, ступенька. На самом деле, роли идут по-разному. Если это «Милые люди», то в эпизоде можно дурачиться, импровизировать. В «Пышке» уже более строгая конструкция, в которой ты связан отношениями с другими персонажами. Там уже прорабатываются какие-то вещи, характерные черты возникают. Роль мальчика из «Писем памяти»стала для меня глотком свежего воздуха. Я сразу влез в эту шкурку, и она на мне срослась.  С Пабло было сложнее. Ты думаешь, что он испытывает, проигрываешь какие-то сцены – вокруг этого идет постоянный мыслительный процесс. Потом приходишь и показываешь что-то на репетиции, а тебе говорят, что все не так, и нужно играть по-другому. Хватаешься за голову, бежишь, куришь, нервно плачешь. Хочется иногда положить заявление на стол и сказать: «Все, не буду больше артистом!» И так каждый раз.

- У вас есть любимые роли? Это те, которые даются легко, или к которым приходится привыкать?

- Я люблю мальчика в «Письмах памяти», люблю Пабло. Когда-то мне нравился спектакль «Бесталанная» - там не было роли, просто эпизод, где мы выходили и пели в массовке. Я с большой любовью вспоминаю работу в «Капитанской дочке» без всяких слов ролей. С большой любовью вспоминаю о времени, когда мы играли спектакль Ричард III по Шекспиру. Меня поставили на роль лорда Грея, а Ричарда играл Олег Ханов. Это было потрясающе. Я наблюдал за тем, что он делает на сцене – как двигается, как мыслит.

 Нет таких ролей, которые бы я не любил. Я всегда придумываю что-то новое, мне нравится дополнять. Иногда выходишь на сцену играть спектакль в 35-й раз и думаешь, почему бы не сделать так, как просил режиссер когда-то на репетиции. Ты делаешь это и понимаешь, что если бы сыграл так тогда, то сейчас спектакль мог бы идти по-другому. Все приходит с опытом, через какую-то жизненную ситуацию.

- Пять лет назад вы окончили оренбургский институт искусств, и примерно столько же преподаете там у студентов…

- Да, я преподаю фехтование. Официально – третий год. Я всегда любил этот предмет, поэтому после выпуска пошел работать с Дмитрием Михайловичем Гладковым. В следующем году в институте набрали первый курс на отделение музыкальной комедии, с которыми мы сделали первый бой. Сейчас эти ребята учатся уже на четвертом курсе и репетируют «Джейн Эйр».

Когда ты выстраиваешь студентам какой-то этюд, начинаешь мыслить событийно. Приходишь в репетиционный зал и начинаешь думать о том, какие ошибки совершаешь сам. Все это работает на профессию. Приходится меньше времени уделять семье. Но когда появляются свободные часы, они становятся бесценными.

- Каждая роль становится частью вас или забывается со временем?

- Репетиционный процесс, через который мы проходим, остается со мной навсегда. Со временем, разучивая новые роли, ты начинаешь какие-то вещи оценивать по-другому: что-то проще, где-то острее. Я закончил институт пять лет назад, но я учусь до сих пор. У меня всегда под рукой книга Станиславского, которую периодически перечитываю. Чем больше ролей, тем шире ты начинаешь смотреть на некоторые вещи. Каждый раз – это новая ступенька. Что-то получается – хорошо, что-то не получается – еще лучше. Это возможность поработать, открыть в себе что-то, стать лучше.

- А как вы их обычно проводите?

- Стараюсь посещать театр музыкальной комедии, театр кукол. В основном, конечно, взрослые постановки. Если есть время и желание, могу попасть в филармонию. Вообще я поклонник Кипелова – в ноябре иду на его концерт.